Гаитике был ему одновременно как сын и как брат, и Бонифасио пришлось вступить в тяжкую борьбу с самим собой, прежде чем решить, останется ли он на острове или отправится в путь, для него означающий практически изгнание.
По этой причине в тот день, когда разнеслась молва, что четыре корабля под командованием капитана Алонсо де Охеды со штурманом Хуаном де ла Косой встали на якорь в естественной бухте Хакимо, чьи берега поросли ценным деревом пау-бразил, хромой Бонифасо затаил отчаянную надежду, что Охеда убедит Ингрид Грасс, что мысль о возвращении в Европу — это ошибка, которая повлечет за собой трагический последствия.
К несчастью, бухта Хакимо располагалась в западной части Эспаньолы, в самом сердце региона, захваченного мятежниками. Поэтому все считали, что Охеда и де ла Коса переметнулись на сторону Франсиско Рольдана — вполне логичный вывод, учитывая их прежние раздоры с Колумбами.
На самом деле это было совсем не так. Напротив, гордый Охеда наотрез отказался выполнять приказы алькальда-предателя, и тот даже попытался устроить засаду, спастись из которой Охеде удалось лишь благодаря виртуозному искусству владения шпагой и тому проворству, с которым он поднялся на борт своего корабля.
Таким образом, возникла странная ситуация, когда Охеда контролировал море, вице-король — западную часть острова, а мятежники — восточную, потому что Колумб отказался принимать своего бывшего подчиненного в Санто-Доминго, обидевшись на то, что монархи дали ему разрешение исследовать Новый Свет, который адмирал считал своими владениями.
Охеда и мастер Хуан де ла Коса не испытывали ни малейшего желания затевать свару, они хотели лишь вернуться в Испанию с достаточным числом аргументов, чтобы убедить корону начать покорение территорий, которые они исследовали на континенте.
Но для этого необходимо было загрузить трюмы деревом палу-бразил, чтобы покрыть расходы дорогостоящей экспедиции, раз уж не повезло раздобыть золото.
Однако прошло несколько дней, пока люди Рольдана позволили им ступить на берег и спокойно загрузить корабли желанным деревом. К сожалению, как в свое время в злополучном форте Рождества, населяющие остров малочисленные испанцы снова разделились, теперь уже не на две непримиримые группы, а на три.
Охеда и Хуан де ла Коса не могли показаться в Санто-Доминго, чтобы навестить свою подругу, донью Мариану Монтенегро, и она, со своей стороны, тоже не могла отправиться в Хакимо: ведь в этом случае она рисковала не только навлечь на себя гнев вице-короля, но и попасться в лапы Рольдана, а уж с него сталось бы исполнить свое обещание и повесить ее.
Вот таким запутанным образом обстояли дела, когда накануне Рождества, когда Бонифасио Кабрера как всегда разыскивал Гаитике у дверей таверны «Четыре ветра», к нему приблизился андалузец и едва слышно прошепелявил в ухо:
— Скажи своей хозяйке, что капитан Охеда будет ждать ее на пляже в Бараоне в следующее полнолуние.
Хромой посмотрел на него с явным недоверием:
— Кто ты такой, и почему я должен тебе верить?
— Друг. И капитан приказал показать тебе это... Узнаёшь?
Канарец тут же кивнул, потому что увидел перед собой образок с Богородицей, с которым редко расставался Алонсо де Охеда, Бонифасио миллион раз видел его в прошлом, когда Охеда был частым гостем на ферме в Изабеле.
— Хорошо, — кивнул он. — Мы придем.
Андалузец немедленно растворился в сумерках, и Бонифасио Кабрера вздохнул с облегчением, взял за руку мальчика и отправился домой, совершенно счастливый.
Неделю спустя, в последнюю неделю 1499 года, столетия и целой эпохи — ведь в новом году началось настоящее исследование и покорение четвертого континента — донья Мариана Монтенегро села на камень неподалеку от города Бараона, и когда взошла полная луна, со стороны темнеющего в море корабля на берег причалила шлюпка.
Встреча со старым и дорогим другом, по которому Ингрид так скучала, была пылкой, несколько минут он смотрели друг на друга, как влюбленные, пытаясь отыскать на лицах оставленные временем отметины.
— Вы по-прежнему красивейшая женщина по обе стороны океана, — воскликнул Охеда с искренней убежденностью. — Теперь я понимаю, почему бедняга капитан де Луна никак не может смириться, что потерял вас.... Вы знаете, что он заставил меня целый вечер простоять на табуретке?
— Как это? — удивилась Ингрид. — Расскажите.
Охеда поведал о тех событиях настолько остроумно и без какой бы то ни было обиды, что Ингрид не могла не рассмеяться, хотя рассказ и подтвердил ее страхи, что бывший муж никогда не забудет о мести.
— Значит, он вернется? — спросила она наконец.
— Боюсь, что да, — честно признался Охеда. — После того вечера я пытался его найти, втереться в доверие и убедить, насколько бессмысленна его твердолобость, но у меня ничего не вышло. Его ненависть просто иррациональна, а упрямство сравнимо разве что с упрямством нашего друга адмирала.
— Ну что ж, сожалею, — ответила немка. — Но боюсь, что он и в третий раз напрасно пересечет океан. Когда он будет здесь, я уже уеду.
— Уедете? — встревоженно повторил Охеда. — Куда?
— В Европу. Скорее всего в Мюнхен.
— Почему?
— Долго объяснять, да и незачем. Я потеряла иллюзии, это место и эта жизнь больше не стоят для меня того, чтобы остаться.
— Жаль это слышать.
— А мне жаль говорить, но это так.
Капитан, победивший больше чем в сотне дуэлей и в бесчисленных сражениях, но при этом преклоняющийся перед Богоматерью и всегда не по-солдатски глубоко чувствующий, подошел к кромке воды, а потом вернулся и со странной сосредоточенностью посмотрел на Ингрид Грасс.